Крики оглушали, прибирались до самого дна души, не давали покоя, заставляли биться в истерическом припадке, зажимать руками уши и выкрикивать проклятия вместе с беснующейся толпой. А толпа неиствовствала, волновалась, словно серое море злобных крыс; она исходила ядовитой бранью, будто одержимая дьяволом; худые тела в оборванной одежде извивались в злорадной пляске, агония охватила площадь.
Только один человек оставался безучастным ко всей этой отвратительной суете - сама виновница сатанинского действа. Двигаясь живою грязной рекою по площади, толпа неотступно преследовала покосившуюся повозку с одинокой пассажиркой - той самой ''ведьмой'', чьей смерти так жаждала городская чернь.
Запрокинув голову, она равнодушно смотрела на серое небо. Оскорбительные выкрики словно бы не долетали до её ушей, а нежные руки будто не чувствовали болезненных ударов хлыстами, острыми прутьями и жгучей крапивой. Девушка сидела на грязной соломе, брошенной на дно телеги, укрытая грубой накидкой поверх шёлковых чёрных одежд; у ''колдуньи'' были волнистые седые, цвета замороженного пепла, волосы и прозрачные зелёные глаза, в которых за внешним равнодушием задыхалась в рыдании тоска... Сегодня её везли на казнь; девушке казалось, что едкий дым уже обнимает её за плечи. Но она ни за что не хотела выказывать свои чувства перед гадкой толпой; пусть думают, что она не боится смерти; это будет её им местью! Они не увидят её плачущей и молящейся о спасении, её спасение - в избавлении! Перед смертью она проклянёт их, и эти суеверные твари будут мучиться страхом до конца своих подлых дней!
Господи, вот он, её конец! Она никогда не думала, что погибнет от нечестивого огня, зажжTнного грязными руками...
Вся жизнь Мишель вдруг окружила её отчётливыми образами, закрыв от девушки возню на площади. Особенно последний месяц - все его события вдруг ожили перед ней, проливая жгучие, словно адское пламя, слёзы на её измученную душу. Вот она видит его- Зелёные глаза, такая же, как у самой Мишель, причёска... Как они были похожи... Да, были - потому что её уже почти не осталось...
Девушка протянула руки к милому видению и ...
- Смотрите, она призывает своих покровителей!
- Глядите! Ведьма молится!
- Дьявол уже не в силах помочь тебе, низкая грешница!
- Шлюха!
- Ведьма просит у чертей защиты!
Люди заволновались, кто-то злорадно смеялся над её порывом, не зная, впрочем, его истинной причины; кто-то и вправду испугался возможного вмешательства тёмных сил. Один из последних пробился поближе к повозке и изо всех сил ударил Мишель хлыстом. Она не шелохнулась, только чуть вздохнула и потеряла сознание...
Из темноты вновь вынырнули видения и обступили её; призраки прошлого как будто играли перед нею пьесу под названием ''Жизнь Мишель''. Она снова увидела ЕГО и попыталась позвать, но дорогое имя застыло на окровавленных губах. Тогда Мишель поняла, что он не может её услышать, что он - только её воспоминание. И пока длился обморок, она была во власти этих воспоминаний. Какие же тайны прятала её память?
Вот Мишель снова оказалась в лесу вокруг замка своего отца, барона дю Плесси; в ту ночь она пошла собирать травы для своих лечебных настоев, которыми она уже не раз исцеляла окрестных крестьян. Неблагодарные люди... Но она отвлеклась. Что же дальше... Да, тогда на ней было тёмно-бордовое длинное платье, вся юбка ещё стала мокрой от длинной травы после вечернего ливня. Мишель шла осторожно, опасаясь, как бы её не заметили - всё-таки лишние слухи ей были ни к чему. На небе светила бордовая, кровавая луна - идеальное время для сбора трав. ..
В ту самую ночь она и встретила ЕГО.
Продрогший, промокший до костей путник с волшебным взглядом прекрасных глаз... Она не помнила, как они заговорили; помнила только, что совсем не испугалась, ведь он был совершенно не похож на остальных. Мишель пригласила его в свой замок; по дороге он и рассказал ей свою историю.
Юношу звали Вильгельм; он ушёл из родного графства после гибели своей невесты - при пожаре девушка заперлась в башне и задохнулась дымом... И когда в склепе догорела тринадцатая свеча, он понял, что больше не может терпеть боль. Ему казалось, что боль преследовала его всегда, даже ещё при её жизни.
''Знаешь, Мишель, - сказал он тогда, - Жанна говорила, что я принёс в её жизнь огонь. Так всё и получилось... ''
А ведь ей, Мишель, тоже казалось, что он принёс ей огонь, нежное пламя; похоже, и на этот раз всё сбывается...
Они были вместе 69 дней. Странно - число 6 всегда приносило Мишель удачу, а вот с девяткой были связаны все её неприятности. Что же могло означать для неё сочетание 69? 69 дней любви... 69 ночей чёрного неба и алой луны, плеска реки и шума леса, душистых трав и цветов, сплеёTнных рук и поцелуев, словно лезвием...
А на следующее утро всё закончилось. Закончилось грубо, резко, как будто хрупкую пряжу их счастья вдруг безжалостно перерезали грязным серпом...
С утра Вильгельм уехал на несколько дней в город: старый барон дю Плесси настолько проникся почти отеческой любовью к юноше, что доверил ему несколько своих важных дел к герцогу; самому старику было уже тяжело выезжать из поместья - тысячи болезней грызли его иссохшее тело, да и транспорта подходящего в замке не нашлось: барон давно уже влез в долги, и денег на приличную карету не было. Вопреки ожиданиям, Мишель прощалась с любимым безо всяких опасений и дурных предчувствий - напротив, сердце её пело от счастья и предчувствия скорой свадьбы - да, Вильгельм уже предложил ей свою руку и сердце, тело и душу, и старик отец Мишель с лёгким сердцем благословил их союз. Ничто не предвещало грозы.
Гроза разразилась внезапно, неожиданно, так нелепо и страшно, что сначала девушка даже не могла осознать, что это происходит с ней...
Проводив Вильгельма, Мишель отправилась в лес собрать свежих, омытых утренней росой трав - ей не хватало нескольких листьев , чтобы приготовить мазь для больных ног отца. И вдруг - грязная рука зажала ей рот, откуда-то появились озлобленные лица, грубая верёвка стянула запястья...
Её ударили по голове, куда-то потащили, приволокли в избу в центре близлежащей деревни, втолкнули в дурно воняющее помещение и швырнули в угол, словно испачканные сапоги...
Тогда-то и поседели её каштановые волосы, словно их посеребрил лунный свет - поседели от боли, от ужаса... После удара Мишель находилась в полубессознательнои состоянии, но по обрывкам разговоров в её мозгу сложилась следующая чудовищная по несправедливости картина: у крестьян погиб весь урожай из-за нашествия саранчи, на скот напал какой-то необъяснимый мор, крысы уничтожили все старые запасы - словом, всё продовольствие пропало, зимовка не представлялась возможной; и эти ограниченные, узколобые, суеверные люди нашли всему этому ''виновника'' - по их мнению, это та ведьма из замка хозяина, Мишель, и наслала на них все эти беды своей колдовской силой...
Крестьяне знали, что обедневший, без гроша за душой барон не сможет спасти дочь, оправдать её перед церковью - ей теперь один путь, на костёр, путь, по мнению этих невежественных, жестоких людей, к их счастью и благополучию. Так и вышло; тем более, почти каждый в округе видел её за сборами трав в лесу, шепчущую какие-то заговоры- как было доказать, что она всего лишь молилась всемогущей природе леса да иногда повторяла про себя прекрасные стихи древности? Инквизиция не верила несчастным, обвинённая в колдовстве девушка была обречена.
Мишель слышала ещё что-то об ''этом длинноволосом дьяволе, этом еретике, её спутнике''. Она поняла, что крестьяне говорили о Вильгельме, и ослепительно-счастливая мысль заполняла её сознание: он жив! Он уехал, он спасётся!
"Спасибо, Боже, спасибо!" -
Крик сам вырвался из её груди.
-
Не смей поминать Господа Бога, мерзкая колдунья!
Снова удар... И ещё... Всё погасло, уплыло... Очнулась она уже на тюремном полу.Её облили ледяною затхлою водой, силой посадили. Она увидела похотливое, пьяное лицо тюремщика. Он хотел над нею надругаться, уже схватил своими лапами и начал заваливать, но девушка не растерялась. Она слишком хорошо помнила, за что её хотят убить, и воспользовалась этим.
- Дьявол... Он там, за тобой , он хочет твоей души! Ты - жертва его, все мы жертвы! - выкрикнула Мишель, вспрыгивая на гнилую скамью и прижимаясь к мокрой стене.
Стражник испуганно дёрнулся, обернулся, грязно выругался... Но суеверная трусость взяла верх в его низком существе, и Мишель не тронули. Только снова ударили хлыстом, размахнувшись из дальнего угла камеры.
И вот её везут на казнь, везут по всей площади... Словно бы вспомнив об этом, Мишель вдруг очнулась. Где-то вдалеке мелькнуло искажённое мучительной судорогой боли лицо старого барона - её отца. Девушка увидела, как жандарм схватил старика и потащил куда-то...
- Нет! Отец! Отец!
-
Дьявол твой отец, бесовское отродье! Дрянь!
Снова, с новой силой, посыпалась брань, удары... Но мысли Мишель уже переключились на другое - на её любовь, на Вильгельма. Она вдруг почувствовала себя такой слабой, словно гигантские насекомые высосали из неё всю волю, как кровь... Его лицо плыло перед глазами Мишель, его глаза звали за собой, манили... Вдруг страшная догадка пронзила её мозг: его больше нет в живых! Ведь призрак звал её с собою... или ей, измученной и истерзанной, только так казалось ... а её везли на смерть.
Что, если он торопит её, торопит присоединиться к нему в смерти? Но Мишель старалась не верить своей интуиции - она уже подвела девушку в то утро, когда она прощалась с Вильгельмом. В ушах вдруг зазвучал его голос: ''Ты никогда не будешь одна... Я не брошу тебя ..."
Неожиданно на глаза её навернулись слёзы.
''Ты обещал не покидать меня! Ты клялся спасти меня от одиночества! Ты давал слово!'' - бессознательно твердила Мишель про себя.
Повозка остановилась. В конце площади, перед готической громадой ратуши, уже был готов костёр - гору соломы и сухих веток венчал столб, к которому должны были её привязать. Кругом клубилась зловонной массой толпа; палач лениво переступал с ноги на ногу; толстый священник сосредоточенно листал молитвенник...
Мишель грубо стащили с повозки, пинками возвели на костёр... Вдруг ей стало страшно, отчаянным взором девушка лихорадочно окинула площадь... Ни одного сочувствующего лица, только злорадство, презрение или равнодушие. Вздохнув, Мишель опустила голову, но тут же гордо вздёрнула её - ей стыдиться было нечего, она шла умирать как мученица, с именем своей любви на устах...
К ней вразвалку приблизился обжора-священник.
- Чревоугодие - большой грех, святой отец, - насмешливо сказала ему девушка, не дав тому и рта раскрыть.
''Святой отец'' смутился, но, решив, видимо, замять неловкость, начал как ни в чём не бывало:
- Мишель дю Плесси де Сансе, дочь барона дю Плесси де Сансе, желаешь ты покаяться перед народом перед казнию, великая грешница?
- Да! Желаю! - глаза Мишель зажглись, она повернулась к толпе лицом, гордо выпрямилась. Люди отшатнулись.
- Слышите, вы! Низкие черви! - голос её гневно, почти безумно звенел над площадью. - Я не стану каяться перед вашим богом! Ваш бог хуже дьявола! Он зол, он жаждет крови! Я верю в другого Бога! Мой Бог милосерден, он жив и вечен, и у меня нет греха перед ним! И не вам судить о моих грехах! Милосердный Господь воздаст вам по вашим грехам! Вы погрязли в них, как свиньи в грязных лужах, как мухи в отхожих местах! Ваш путь в ад! Проклинаю вас, слышите! Вы останетесь с вашим ужасом перед возмездием, а я иду к престолу Божьему с радостью и с чистым сердцем!"
К ней бросились люди, стали зажимать ей рот; Мишель прижали к столбу, и палач начал привязывать её верёвкой к неровной древесине.
-Еретичка! Еретичка! - бежали взволнованные вздохи по площади.
Последние приготовления были закончены. Плотное кольцо толпы раздвинулось, палач поднял зажжённый факел ... Солома вспыхнула. Крик прорезал воздух и утонул во взметнувшемся пламени. Вдруг волнение охватило зрителей. Какой-то человек в чёрном плаще бежал сквозь толпу, толкая и сбивая людей с ног. Он нёсся к костру.
-Вильгельм! Вильгельм! - Мишель узнала его сквозь пелену пламени.
- Мишель! Я здесь!
Не разбирая пути, парень бросился прямо в огонь, вверх по горящим веткам, к столбу, к которому была привязано она. Подбежал, обнял. Огонь с его плаща лизнул её платье, и вот они оба уже в огне.
- Вильгельм... Ты не должен был...
Я же обещал, что ты никогда не будешь одна... Вместе в жизни, вместе в смерти!Т ы, ты одна - мой рай, живая или мёртвая, в беде и в счастье, ты одна!
-Господи, как я тебя люблю!
Это были её последние слова. Опережая огонь, уже готовый забрать их жизни, Вильгельм зажал поцелуем ей рот. Она крепко прижала его к себе, и пламя охватило их тела. Но этот огонь был ничем в сравнении с тем набесным огнём любви, что сжигал их души вечным огнём. Пламя пожирало их тела, а они, не чувствуя дикой боли, всё целовали и целовали друг друга, пока их жизни не растворились в огне, и души их взявшись за руки, не устремились к Богу, выше языков пламени, выше жизни, выше смерти...
